Вышел отзыв о спектакле "Князь" Константина Богомолова:
http://news.tvfilms.ru/idi_i_slushay
index-art
Информационное агентство 25 Июня 2016
«Иди и Слушай»
«Князь» в Ленкоме, режиссер Константин Богомолов
Собственно, в сочиненном после почти недельного постспектального анализа заголовке, сосредоточенно главное, что я бы хотела вам сказать, уважаемые зрители. Вы помните фильм «Иди и смотри»? Вот этот спектакль надо идти смотреть так же, по тем же причинам. Он не об ужасах ВОВ, он о других ужасах. Только скорее не смотреть, потому что визуальная часть сведена к холодно-расчетливому минимализму ярких деталей на сером бетонном фоне сценической коробки (Лариса Ломакина, как всегда, великолепна), а слушать. Слушать будет тоже тяжело, потому что актерская игра очищена максимально от обертонов и полутонов, от всех возможных интонаций и модуляций, это ровная-ровная голая-голая больная-сухая, выжатая из сердца, правда жизни.
Опыт прочтения романа «Идиот» на афише вроде все объясняет, но как выяснилось после премьеры — не всем. Богомолов пишет свои пьесы, как и чем дышит, сам: отсылка к автору или роману настолько условна, что давно можно это понять и не поднимать вопрос «по кому-чему» поставлен спектакль. Какая разница по-кому, вы о сути подумайте, о теме поразмышляйте, к себе прислушайтесь «до» спектакля и «после». Ничего не дрогнуло? Не разозлило? Не тошнит? Не колет? Какая разница, кто подтолкнул? Разве, что проще будет складывать пазлы, имея перед собой картинку в виде отсылки к прародителю-автору? Или вы филолог, как режиссер, и вам это доставит отдельное наслаждение? Или вы проверить решите себя на интеллектуальную подкованность/начитанность/осведомленность и будете пытаться, как в викторине, угадать все нюансы и куски, всех авторов и все музыкальные вставки? Можно смотреть и так. А для тех, кто не знаком с режиссером вовсе, стоит сказать, что Богомолов, если его «читать» – писатель едкий и взвинченный, сатирик века ХХI, не приятный темами, господа, и неудобный многим. Пишет о том, что его волнует. Темы понятны. Не приятны. В некоторых интерпретациях не приятны вдвойне. Все по спектаклям можно отследить, по ним же можно изучать современную историю, еще не шагнувшую в прошлое и не улетевшую в прекрасное-далеко.
Серые серые стены. И лохматого вида человек в сером костюме, плохо сидящем на нем, пересекает границу России. Начало похоже на то, как князь Мышкин возвращается из Швейцарии. Но здесь вы не увидите навязанный с детства привычный образ «самого светлого и несчастного героя русской литературы». Эпилептик, бьющийся в припадках, зрелище не очень привлекательное. А не способный к женитьбе (бутылка шампанского, как символ импотенции и далее по ассоциативному ряду), но все же устроивший соревнования между двумя дамами-невестами за свое имя-титул-тело или бросающий невесту у алтаря, чтобы сбежать к другой, или тихо-молча-писающий в речку Князь — вот коротко герой этого романа, князь Тьмышкин.
Музыка, что звучит, оповещает о рождении новой зари, или о достижениях страны по выплавке в доменных печах стали и чугуна, не иначе. Что-то очень похожее на «Пер Гюнта» оказалось «Адажио» Бизе из Симфонии До мажор. Неприменные участники спектаклей Константина Богомолова – песни советских лет. Здесь они детские: «Кабы не было зимы…», – залихватски начинается спектакль; лейтмотивом становится душещипательный вальс из «Мой ласковый и нежный зверь»; синий шарик появляется на сцене, предваряя тут же приходящего на ум Окуджаву, и действительно, скоро «девочка заплачет», а шарик улетит под бетонный потолок. Почему Рогожин ностальгирует под Утесова «У Черного моря», возможно вы разберетесь. А «Из чего же … сделаны наши девчонки?» оставят вас без привычных поклонов артистов, осмысливать увиденное и услышанное. Богомолов не впервые дает полные версии песен, не экономит время, а намеренно его растягивает, чтобы уж в мозгах у зрителя «все случилось» пока поют. А на этом оптимистическом музыкальном фоне весь спектакль о насилии и смертях детей.
Из Достоевского можно достать почти любую тему. Богомолов достает ту, о которой не говорят, или почти не говорят со сцены. Наши дети. Как достучаться до сегодняшних людей, которые спокойно проходят мимо бесчисленных попрошаек в переходах и интернете, которые не верят ничему и никому, у которых атрофировался ген сострадания и понимания, которые протягивают руку помощи только по-настоящему родным и близким и то, не всегда. Как обратить внимание на проблему? Фонд? Акция? Вопрос Президенту? Это ужасно, но только это иногда и работает. И спектакль в Ленкоме, с которого хочется сбежать, или заткнуть уши и закрыть глаза, именно такая акция-призыв. Люди, вы люди, не проходите мимо, это важно. Это ваши дети. Это наши дети. Это вы.
Государство в котором существуют детские дома не может называться гуманным, и уж точно не может никак называться «великим, могучим» и прочим (кажется кого-то цитирую). Вопрос усыновления не впервые поднимает режиссер, он возникает еще в «Идеальном муже», и если там бьет наотмашь, то тут добивает: в стране, запрещающей иностранцам усыновлять детей, последние вынуждены ждать милости годами, расти сиротами, или становятся жертвами Афанасий Ивановичей, в спектакле он депутат и находит свою последнюю любовь в Таиланде, читая отрывок из Томаса Манна. И откуда-не-скажу, но будто собранные вчера в Подмосковье, детские короткие реплики из хосписа. О смерти. О жизни. О том, кем они хотели бы стать.
Как из старого свитера сделать что-то новое? Распустить на нитки, смотать в клубок, и связать заново. То, что из «Идиота» Достоевского заново вяжет, распустив старое полотно, Богомолов, получается уже не Достоевский и не «Идиот», но никто вам этого и не обещает ни в афише, ни в программке, ни в анонсах. Добавляя к черным ниткам другие, серые из «Бесов», коричневые из «Карамазовых», получается новое произведение. Об усыновлении, брошенных детях, умирающих детях, изнасилованных детях, покалеченных взрослыми детях, и еще о взрослых, которые так и не выросли, так и остались в детстве, детьми. Что князь Мышкин-Тьмышкин. Что Настасья Филиповна, сюсюкающая весь спектакль, кроме откровенно женского дуэльного разговора с Аглаей. Что мать умирающего мальчика Гани (Снегирева). Чтобы зритель не задохнулся от темы режиссер подает информацию дозировано, кусками, отрывками, перебивая их веселыми песнями из советского детства, которые срабатывают ровно наоборот: закадровое слащавое веселье ужас происходящего только усугубляет. А еще одним коротким названием или заголовком к спектаклю может стать, произносимое НФ слово ребёнок. На детский манер, объясняющее коротко и ёмко ее биографию: ебёнок.
Актеры, на этот раз без привлечения командных игроков всех спектаклей Богомолова, актеры театра Ленком Александр Збруев, Виктор Вержбицкий, Елена Шанина, Иван Агапов, Наталья Щукина и другие, занятые в спектакле, для которых это сложный эксперимент, идут по режиссерским линиям ровно, но ярче и лучше, чем сам Константин в роли Мышкина-Тьмышкина никто с задачей не справляется. Какие-то эпитеты про роли и их исполнение здесь совершенно не будут к месту, разве что общий результат, а он достигнут, за что можно сказать «браво», но тихое, внутреннее, на уровне слез.
© Анастасия Вильчи
